4

Сидели возле костра. Образ Рейве не выходил из головы До’Эйве.

Почему она так приглянулась мне? Что в ней особенного?

До’Эйве внимательно разглядывал лица сестёр-близняшек Лири и Найнук, – послушниц, совсем ещё юных. Решил, что они красивые. Обе миловидные, со светло-золотистыми волосами. Различить их по волосам только и было можно: у Лири они короткие, у Найнук ниже плеч. Но ведь сёстры не вызывали у До’Эйве подобных эмоций. Он просто относился к ним, как к своим соратницам, боевым товарищам…

Почему же Рейве?..

Теперь До’Эйве задержал взгляд на Биу, походном летописце. Та сидела и записывала что-то на лист пергамента. Она заметила, что До’Эйве смотрит на неё и подняла глаза.

– Что-то случилось? Всё в порядке?

– Да! – До’Эйве опомнился, – О чём пишешь?

– Про сегодняшний переход… – Биу немного удивилась вопросу.

– Но ведь сегодня ничего не произошло?

– Почему? Мы вышли из Лаухана, долго шли по тракту, сейчас разбили лагерь… Всё это – тоже события. Это важно. История народов записывается именно так!

До’Эйве понял, что сейчас может выглядеть глупо и решил немного пройтись вокруг стоянки.

Джо в стороне лупил затупленным мечом по огромному камню. Рубил рьяно и неистово.

Такие, как Джо, не могут без битв…

А«джо’ганы – это особые воины итошинов. Самых буйных приводят к полю битвы с демонами на цепях или в стальных клетях, а затем выпускают. Тогда а’джо’ганы вымещают в бою весь свой гнев, всю свою ярость, неистовость…

В Джо буйный нрав заметили ещё с рождения, потому и дали такое имя. Ему на роду написано было быть а’джо’ганом. Сейчас он частично мог контролировать себя, но не постоянно. Стоит разозлить – становится одержимым. Кто знает, что будет лет через шесть? Возможно, и для Джо понадобится клеть.

Ладо вот тоже обладает непростым характером, однако ему вряд ли суждено стать а’джо’ганом. Ладо умеет сдерживать себя. Джо – нет.

В другой стороне от костра разлетались искры. Ган-Иолай, назначенный дежурный, точил мечи себе и послушникам.

Воины точили себе мечи сами. Тем же, кто не принял посвящение, в походе этого делать не разрешалось. Только в мастерских. Кодекс говорил, что грамотная заточка столь же важна, как и сила, и скорость удара. Не умеющих точить меч в воины не берут. А получил титул воина – тогда уже заботься о своём мече сам!

И«До, например, вообще никогда не делал этого прилюдно: либо отходил далеко от стоянки, либо ждал, когда все уснут, а он примет дежурство. И, похоже, сейчас время этого заветного обряда приближалось.

– Отбой! – скомандовал И’До, – Сначала дежурю я, как кончится дымка – Ладо, на зорьке – Тодо!

Лагерь засуетился. Если И’До давал приказ, его нужно было выполнять. Через пять минут все уже лежали на земле, накрывшись яульими шкурами.

И«До подбросил в костёр колючек и только после этого заметил До’Эйве рядом.

– А ты что? – удивился удоган, – Я же дал команду!

– Не хочу… – До’Эйве присел у огня.

– Что значит «не хочу»? Сегодня ты должен спать! Потому что будешь дежурным завтра!

– Я не усну… – До’Эйве подбирал слова, – Я у тебя хотел… помощи попросить… Совета… У меня в душе смятение, и я не могу его побороть.

– Та-а-ак, – И’До сменил тон, – Смятение – это плохо… Смятение – смерть для воина. Ибо воин в смятении перестаёт быть воином. Смятение перечит сути воина! – удоган процитировал строчки кодекса, но после обратился к помощнику, – Рассказывай!

– Я не знаю… С чего начать… Вот скажи, что самое прекрасное ты видел в жизни?

– Битвы, До’Эйве, битвы – это самое прекрасное для воина! – ответ был достаточно небрежным, но вроде бы искренним.

– Это да… Я имею в виду что-то кроме битв… Вот Императорский Дворец? Он прекрасен?

Только удоганам разрешалось посещать дворец правителя империи. Да, все стражники и смотрители тоже носили титул. Женщин это касалось так же, за исключением почтенных вдов, что потеряли своих мужей в боях. Те могли распоряжаться стряпнёй, уборкой и прочими хозяйственными делами в Императорском Дворце.

– Он величественен, – дал свою оценку дворца И’До.

– А знаменитые сады императора? А зал доблести? А… дочь императора? Цветшо? Ты ведь единственный мужчина, кто видел её?

И«До молчал. До’Эйве даже преположил, что он не слушал его. «Или, может быть, думает? Вспоминает?» – но тут он увидел, как лицо И’До побледнело, а на скуле задёргалась жилка. Вдруг удоган отстегнул от пояса Ганвет, обнажил его, поднял с земли плоский камень и принялся точить меч.

Впервые И’До точил свой меч при нём, при До’Эйве!

Точильный камень скользил по сверкающему лезвию то вверх, то вниз, высекая золотистые искры. Выглядело это завораживающе.

– Вот что прекрасно! – наконец вымолвил удоган и кивнул на меч.

До’Эйве показалось, что командир его так и не понял.

– Я о другом… Понимаешь… В Шохане, незадолго до того как мы отправились в поход, я встретил юную и прекрасную Рейве. И с тех пор только она в моём сердце… – До’Эйве разошёлся и теперь высказывал всё, что накипело на душе, – Я не могу думать о битвах! Я не могу держать в руках меч! Мне хочется быть с ней, а не идти на войну… Я воин и хочу им быть! Но почему-то меня тянет к другому. Почему? Это чувство, да? – он посмотрел на И’До.

– Да… – ответил тот.

– А у тебя… было подобное?

– Подобного – нет! – И’До стал отвечать как-то особенно сухо.

– А чувство – это плохо? – не унимался юноша, – Ведь если оно мешает ремеслу войны, то, видимо, да… Я прав?

– Прав.

– Ты знаешь, мне кажется, что я невероятно обрадовался нашему походу, когда понял, что смогу убежать от своего чувства! Но… получается, что это не так! Я бегу от Рейве, но не от чувства к ней… Чувство снова и снова настигает меня! Наверное, ты меня не поймёшь… Сам говоришь, что подобного не испытывал…

– Иди спать! – И’До внезапно схватил свой меч и вонзил его в землю по самую рукоять, – Ты завтра дежурный! Потому обязан выспаться! Это приказ!

Мысли разом покинули голову. Тем и хороша была философия итошинов. В тот момент, когда ты не в силах поступить по кодексу, тебя поставит на место приказ.

До’Эйве получил приказ от И’До, а после дал приказ уснуть самому себе. На этот раз сила слова удогана оказалась выше собственных душевных переживаний… Следовало подчиниться.

5

На следующее утро До’Эйве проснулся в отвратительном настроении. Он чувствовал, что у него под глазами вылезли чёрные круги. В висках трещало. Но ещё больше молодой воин поразился лицу И’До. На нём не просто читались следы явной бессонницы. Казалось, удоган точно постарел за ночь.

Словно всю ночь в нём шла какая-то внутренняя борьба, гораздо более сильная, чем борьба с демонами.

Шла борьба и в До’Эйве, но он понимал, что масштаб его борьбы гораздо меньше.

В чём суть борьбы удогана? В чём его тайна? Что лежит на сердце? Что он утаил от своих верных воинов?

Несколько дней До’Эйве не разговаривал со своим командиром. И с каждым днём он видел, как тот всё больше и больше мрачнеет, и мрачнел сам.

Своим вопросом я разбудил в нём его внутренние переживания… Те, которые удоган почти победил. Но что же такого я сказал?

Итошины совершили пять похожих друг на друга переходов с пятью такими же похожими стоянками.

Они шли чёрной колонной по долгому тракту, окутанные белым туманом. Их мечи лязгали о стальную защиту на бёдрах. Наплечники и нагрудники, казалось, впитывали весь холод стылого тумана и передавали его телу.

Но холодом настоящего воина не испугать!

На шестой день произошло событие, ставшее знаковым для До’Эйве.

Около десятка демонов устремились на них из ниоткуда. Словно долго брали в кольцо, неспешно крались и вдруг решили атаковать.

Первого поразил Ладо, благодаря своей молниеносной реакции. Ган-Иолай лёгким движением снёс когтистую клешню ещё одному, подбежал Тодо и добил демона колющим ударом. Джо дико закричал и бросился сразу на двух. Махал своим мечом во все стороны и вскоре обратил чудищ в кровавое месиво.